1.Кошкі — гэта адзіны від жывёл, які аддае перавагу атрымліваць ежу без якіх-небудзь высілкаў са свайго боку.(Кошки — это единственный вид животных, предпочитающий получать еду без каких-либо усилий со своей стороны) 2.кошкі могуць жыць вельмі доўга(кошки могут жить очень долго) 3. Варкатанне коткі можна спыніць пры дапамозе бягучай вады(мурлыканье кошки можно остановить с бегущей воды) 4.Котка трэцца аб ногі гаспадара, таму што хоча пазначыць яго як сваю ўласнасць(Кошка трётся о ноги хозяина, потому что хочет пометить его как свою собственность) 5.Коткам проціпаказана каровіна малако(кошкам противопоказано коровье молоко)
Повесть, по авторскому свидетельству, представляет собою начало романа, над которым Пастернак работал зимой 1917 — весной 1918 г. Почти совершенная по исполнению, она описывает ключевые моменты человеческой жизни от младенчества до взросления, общепризнанно, что «Детство Люверс» — лучшая русская повесть об отрочестве. Д. Быков в книге «Борис Пастернак» писал о повести «Детство Люверс»: «Новая интонация, чуждая экзальтации, новая проза с упрощенным синтаксисом и пристальным вниманием к деталям оказывались возможны только там, где речь шла о детстве героини: остальные две части Пастернак печатать не стал. В «Детстве Люверс» впервые появится мысль о том, что не человек работает над жизнью, а жизнь — над человеком, и работа эта благотворна; в некотором смысле трагическая любовь оказалась теми вилами, которые исцелили героя честертоновского рассказа. «Если доверить дереву заботу о его собственном росте, дерево все сплошь пойдет проростью, или уйдет целиком в корень, или расточится на один лист, потому что оно забудет о вселенной, с которой надо брать пример, и, произведя что-нибудь одно из тысячи, станет в тысячах производить одно и то же». Здесь много точных наблюдений, которые можно бы назвать психологическими, если бы не антипатия Пастернака к самому слову «психология»: в «Детстве Люверс» оно названо ярким и развлекающим ярлыком. […] Тут и нежная насмешка над собственными детскими мыслями о самоубийстве — «В Каму нельзя было броситься, потому что было еще холодно»; и такое же нежное, веселое сравнение — «Ребенок, походивший на крестьянский узел с наспех воткнутыми валенками»; и детская цветовая память — «Они чернели, как слово «затворница» в песне». Сюжет едва намечен — в романе речь шла о взаимной влюбленности девочки и ее репетитора, так проигрывался неосуществившийся сюжет 1910 года, когда Пастернак собирался обучать латыни Лену Виноград, недавно приехавшую из Иркутска (детство Люверс тоже протекает «в Азии» — в Перми и Екатеринбурге; Урал Пастернак знал — в Сибири не был. Впрочем, вряд ли тогдашний Иркутск сильно отличался от Перми). Репетитора зовут Диких, что символично,— впрочем, черты молодого Пастернака есть и в бельгийце Негарате, который по делам заходит к отцу Жени: «Негарат стал рассказывать историю переселения «своих стариков» так занимательно, будто не был их сыном, и так тепло, будто говорил по книжке о чужих». Наверное, какая-то связь с «растительной» фамилией автора есть и в фамилии умершего студента Цветкова — общего знакомого Диких и Негарата; с ним, виденным единожды в жизни и никак более в повествовании не появляющимся, связана мысль Жени о ближнем в библейском смысле слова: о человеке вообще. Может быть, этот, тенью мелькнувший человек с цветочной фамилией — и есть небывший, невстретившийся Пастернак. Вообще же он тут во всем: в тысячу глаз наблюдает за возлюбленной. В ней есть и его собственные черты (не зря она наделена обратимым, мужеско-женским именем, и потом он сочтет это символом и предвиденьем: имя его первой жены будет — Женя). Кстати, есть у Жени и брат Сергей — по некоторым приметам, будущий Сергей Спекторский; эта же пара — Женя (теперь уже, в несчастливом замужестве, Истомина) и ее брат Сережа — будет фигурировать в прозаических замыслах Пастернака первой половины тридцатых».
Косця Кветка — надзейны сябра, вясёлы хлопец, менавіта ён прыдумаў настаўніку чарчэння мянушку Цыркуль. У класе яго, відавочна, вельмі любілі, бо калі ён паступіў у лётнае вучылішча, яны вырашылі зрабіць яму памятны развітальны падарунак. З узростам Косця ўсё больш разумеў старога настаўніка, паважаў яго і прыслухоўваўся да яго слоў. Надпіс натабакеры быў як завет ад Апалінарыя Феакціставіча: “— Радзіму нашу любім і абараняць яе павінны, — значылі ўрачыстыя лацінскія словы.
Косця ж станавіўся вайскоўцам, яму трэба было ведаць гэтыя словы. Але ў той дзень гэты лацінскі сказ, які быў напісаны на дошцы, мабыць, запомніў не адзін толькі Косци
Без ката мышам раздолле)
Бітаму кату толькі лазу пакажы.
Блудлив, як кошка, баязлівы, як заяц.
Багаты Ермошка: ёсць казёл ды кошка.