Мороз был такой, что руки чувствовали его даже в тёплых рукавицах. А лес вокруг как будто наступал на узкую ухабистую дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные снегом.
Много он видел дорог на своём шофёрском веку, но такой ещё не встречал. И как раз на ней приходилось работать, будто ты двужильный.
— И главное – груз надо доставлять вовремя. А как он себя чувствует, этот груз?
Большаков остановил машину, вылез из кабины и, тяжело приминая снег, пошёл к цистерне. Он влез на борт и при бледном свете зимнего полудня увидел, как по атласной от мороза стенке стекает непрерывная струйка.
Он стоял и смотрел на узкую струйку, которую ничем не остановить. Так мучиться в дороге, чтобы к тому же привезти пустую цистерну! Стоять долго и просто смотреть – этим делу не Он открыл ящик со своими инструментами, взял зубило, молоток, кусок мыла, которое было похоже на камень, и влез на борт. Бензин лился ему на руки. Он пропитывал насквозь рукавицы. Он просачивался сквозь рукава гимнастёрки. Он жёг ледяным огнём. Большаков сплёвывал, в безмолвном отчаянии разбивал шов и замазывал его мылом. Бензин перестал течь.
Вздохнув, он пошёл на своё место. Проехав километров десять, Большаков остановил машину и пошёл смотреть цистерну. Шов разошёлся снова, и струйка бензина бежала вдоль круглой стенки. Надо было начинать всё сначала. И снова гремело зубило, и снова бензин обжигал руки, и снова мыльная полоса наращивалась на края шва. Дорога была бесконечной.
Он уже не считал, сколько раз он слезал и забирался на борт машины, он уже перестал чувствовать боль от ожогов бензина, ему казалось, что всё это снится – дремучий лес, бесконечные сугробы, льющийся по рукам бензин.
Неожиданно за поворотом открылись пустынные пространства, огромные, неохватные. Дорога шла по льду. Теперь он вёл машину увереннее, радуясь тому, что лес кончился. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри его, замёрзшего, жила непонятная радость: он твёрдо знал, что выдержал, груз был доставлен.
В землянке врач с удивлением посмотрел на его изуродованные руки, с которых облезала кожа, и спросил недоумевающе:
— Что это такое?
— Шов чеканил, товарищ доктор, — сказал шофёр, сжимая зубы от боли.
— А разве нельзя было остановиться в дороге? – спросил доктор. – Не маленький, сами понимаете, в такой мороз так залиться бензином!… — Остановиться было нельзя.
— Почему? Куда вы везли бензин?
— В Ленинград вёз, фронту.
— Так, — протянул доктор, — в Ленинград. Больше вопросов нет. Полечиться надо.
— Отчего не полечиться. До утра, конечно, полечусь, а утром – в дорогу. В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубы зажмём.
Мороз был такой, что руки чувствовали его даже в тёплых рукавицах. А лес вокруг как будто наступал на узкую ухабистую дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные снегом.
Много он видел дорог на своём шофёрском веку, но такой ещё не встречал. И как раз на ней приходилось работать, будто ты двужильный.
— И главное – груз надо доставлять вовремя. А как он себя чувствует, этот груз?
Большаков остановил машину, вылез из кабины и, тяжело приминая снег, пошёл к цистерне. Он влез на борт и при бледном свете зимнего полудня увидел, как по атласной от мороза стенке стекает непрерывная струйка.
Он стоял и смотрел на узкую струйку, которую ничем не остановить. Так мучиться в дороге, чтобы к тому же привезти пустую цистерну! Стоять долго и просто смотреть – этим делу не Он открыл ящик со своими инструментами, взял зубило, молоток, кусок мыла, которое было похоже на камень, и влез на борт. Бензин лился ему на руки. Он пропитывал насквозь рукавицы. Он просачивался сквозь рукава гимнастёрки. Он жёг ледяным огнём. Большаков сплёвывал, в безмолвном отчаянии разбивал шов и замазывал его мылом. Бензин перестал течь.
Вздохнув, он пошёл на своё место. Проехав километров десять, Большаков остановил машину и пошёл смотреть цистерну. Шов разошёлся снова, и струйка бензина бежала вдоль круглой стенки. Надо было начинать всё сначала. И снова гремело зубило, и снова бензин обжигал руки, и снова мыльная полоса наращивалась на края шва. Дорога была бесконечной.
Он уже не считал, сколько раз он слезал и забирался на борт машины, он уже перестал чувствовать боль от ожогов бензина, ему казалось, что всё это снится – дремучий лес, бесконечные сугробы, льющийся по рукам бензин.
Неожиданно за поворотом открылись пустынные пространства, огромные, неохватные. Дорога шла по льду. Теперь он вёл машину увереннее, радуясь тому, что лес кончился. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри его, замёрзшего, жила непонятная радость: он твёрдо знал, что выдержал, груз был доставлен.
В землянке врач с удивлением посмотрел на его изуродованные руки, с которых облезала кожа, и спросил недоумевающе:
— Что это такое?
— Шов чеканил, товарищ доктор, — сказал шофёр, сжимая зубы от боли.
— А разве нельзя было остановиться в дороге? – спросил доктор. – Не маленький, сами понимаете, в такой мороз так залиться бензином!… — Остановиться было нельзя.
— Почему? Куда вы везли бензин?
— В Ленинград вёз, фронту.
— Так, — протянул доктор, — в Ленинград. Больше вопросов нет. Полечиться надо.
— Отчего не полечиться. До утра, конечно, полечусь, а утром – в дорогу. В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубы зажмём.
3.топонимы:Щучинско - Боровская зона, Сары-Агаш, Арасан-Капал, Моялды, Баянаул, Жанакорган, Каспий, гора Белуха, Алматинская область, Рахмановские ключи, Восточно-Казахстанская область, Евразия
2.1)3)4)