Сожмите на 25 процентов - что ж, так и должно было получиться, - равнодушно сказал григорий. чумаков переночевал у них в землянке, утром стал прощаться. - куда идешь? - спросил григорий. улыбаясь, чумаков ответил: - легкую жизнь шукать. может, и ты со мной? - нет, топай один. - да, мне с вами не твое рукомесло, мелехов, - ложки-чашки вырезывать - не по мне, - насмешливо проговорил чумаков и с поклоном снял шапку христос, мирные разбойнички, за хлеб-соль. за приют. нехай боженька даст вам веселой жизни, а то дюже скучно у вас тут. живете в лесу, молитесь поломанному колесу - разве это жизня? григорий после его ухода пожил в дубраве еще с неделю, потом собрался в дорогу. - домой? - спросил у него один из дезертиров. и григорий, впервые за все время своего пребывания в лесу, чуть приметно улыбнулся: - домой. - подождал бы весны. к первому маю амнистию нам дадут, тогда и разойдемся. - нет, не могу ждать, - сказал григорий и распрощался. утром на следующий день он подошел к дону против хутора татарского. долго смотрел на родной двор, бледнея от радостного волнения. потом снял винтовку и подсумок, достал из него шитвянку, конопляные хлопья, пузырек с ружейным маслом, зачем-то пересчитал патроны. их было двенадцать обойм и двадцать шесть штук россыпью. у крутояра лед отошел от берега. прозрачно-зеленая вода плескалась и обламывала иглистый ледок окраинцев. григорий бросил в воду винтовку, наган, потом высыпал патроны и тщательно вытер руки о полу шинели. ниже хутора он перешел дон по синему, изъеденному ростепелью, мартовскому льду, крупно зашагал к дому. еще издали он увидел на спуске к пристани мишатку и еле удержался, чтобы не побежать к нему. мишатка обламывал свисавшие с камня ледяные сосульки, бросал их и внимательно смотрел, как голубые осколки катятся вниз, под гору. григорий подошел к спуску, задыхаясь, хрипло окликнул сына: - сынок! мишатка испуганно взглянул на него и опустил глаза. он узнал в этом бородатом и страшном на вид человеке все ласковые и нежные слова, которые по ночам шептал григорий, вспоминая там, в дубраве, своих детей, сейчас вылетели у него из памяти. опустившись на колени, целуя розовые холодные ручонки сына, он сдавленным голосом твердил только одно слово: - потом григорий взял на руки сына. , исступленно горящими глазами жадно всматриваясь в его лицо, спросил: - как же вы тетка, полюшка - живые-здоровые? по-прежнему не глядя на отца, мишатка тихо ответил: - тетка дуня здоровая, а полюшка померла от глотошной. а дядя михаил на что ж, и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал григорий. он стоял у ворот родного дома, держал на руках это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром.
в землянке, утром стал прощаться.
- Куда идешь? - спросил
Григорий.
Чумаков ответил:
- Легкую жизнь шукать.
Может, и ты со мной?
- Нет, топай один.
- Да, мне с вами не жить Христос за хлеб-соль, за приют. Нехай боженька даст вам веселой жизни, а то скучно у вас тут. Живете в лесу, молитесь поломанному колесу - разве это жизня?
Григорий после его ухода прожил в дубраве еще с неделю, потом собрался в дорогу.
- Домой? - спросил у него один из дезертиров.
Григорий чуть приметно улыбнулся:
- Домой.
- Подождал бы весны. К Первому маю амнистию нам дадут.
- Нет, не могу ждать, - сказал Григорий и распрощался.
На следующий день он подошел к Дону против хутора Татарского. Долго, волнуясь, смотрел на родной двор.
У крутояра лед отошел от берега. Григорий бросил в воду винтовку, наган, потом высыпал патроны и тщательно вытер руки о полу шинели.
Ниже хутора он перешел Дон по мартовскому льду, крупно зашагал к дому. Еще издали он увидел на спуске к пристани Мишатку и еле удержался, чтобы не побежать к нему.
Мишатка обламывал ледяные сосульки и бросал их под гору, внимательно наблюдая за ними.
Григорий подошел к спуску и, задыхаясь, хрипло окликнул сына:
- Мишенька!.. Сынок!
Мишатка испуганно взглянул на него и опустил глаза. Он узнал в этом бородатом и страшном человеке отца...
Все ласковые и нежные слова вылетели у Григория из памяти. Опустившись на колени, целуя холодные ручонки сына, он только твердил:
- Сынок... сынок...
Потом Григорий взял на руки сына. И, жадно всматриваясь в его лицо горящими глазами, спросил:
- Как же вы тут?.. Тетка, Полюшка - живые-здоровые?
Не глядя на отца, Мишатка тихо ответил:
- Тетка Дуня здоровая, а Полюшка померла осенью... От глотошной. А дядя Михаил на службе...
Сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына...
Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром.