Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая Сгорбившись и закутавши лицо, ожидал я терпеливо конца ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура. Я стал пристально глядеть в ту сторону - та же фигура словно выросла из земли подле моих дрожек. Дверь заскрыпела, и лесник шагнул, нагнув голову, через порог. - На, дай ему, - проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок.
- Вот и его бросила, - продолжал он вполголоса, указывая на ребенка Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки.
"Ну на, ешь, на, подавись, на, - начал он, прищурив глаза и опустив углы губ, - на, душегубец окаянный: пей христианскую кровь, пей..."
До дому еще было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес.
Сгорбившись и закутавши лицо, ожидал я терпеливо конца ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура.
Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая.
Я бросился в направлении шума и прибежал, спотыкаясь на каждом шагу, на место битвы.
Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки.
Дорога вилась передо мною между густыми кустами орешника, уже залитая мраком; я подвигался вперед с трудом. Я поднял голову и при свете молнии увидал небольшую избушку посреди обширного двора, обнесенного плетнем. На самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста.
Дрянная лошаденка, до половины закрытая угловатой рогожкой, стояла тут же вместе с тележным ходом.
