Ветром, свежим ветром, настойчивым и упрямым, насыщено это прекрасное полотно. Кто знает, не рассеют ли его порывы летучие легкие облака в бескрайне высоком небе, простершемся над столь же бескрайней синевой великой реки или, быть может, нагонят новые облака, которые вскоре закроют от нас ясный солнечный лик и лягут тяжелой мрачной тенью на речной простор? Весело и задорно гуляет ветер на широком раздолье знаменитого левитановского пейзажа, напрягает могучий парус самоходной баржи, прибивает к воде дымы пароходных труб, покрывает хлопотливой рябью величавую стихию еще недавно таких плавно уравновешенных волжских вод. Низко-низко летают над рекой белокрылые чайки... Свежий ветер! Волга! Хоть и ветреный, но погожий летний день. Где-то в стороне, за пределами холста, светит солнце, и освещенный им белый парус расписной расшивы торжественно выделяется на голубом фоне неба. Тяжело и едва приметно кренится расшива под ветром, дующим ей в корму. Празднично сверкает над синей водой ее нарядный красный борт, выразительно контрастируя с белизной паруса и встречного пассажирского парохода. Покачивающаяся на зыбкой волне лодчонка с одиноким гребцом подчеркивает истинно былинные размеры медленно движущихся вдоль зеленеющих берегов расшив, тихвинок и белян, чьи огромные рули красноречиво свидетельствуют о сметке наших далеких предков, ладивших дело на века. Композиция картины как бы вовлекает нас в ее бодрую, жизнерадостную атмосферу, словно свежий волжский ветер и впрямь дует нам в затылок, чтобы, обдав своим трепетным дыханием, умчаться вперед, в картину, в ее беспредельную, неуловимую даль, в ее ликующую красоту. Было время, когда в работах, посвященных творчеству замечательного поэта русской природы Левитана, на все лады варьировались все одни и те же слова, будто бы истолковать сокровенную сущность его пейзажей: «тихая грусть» … «задумчивая печаль»… «щемящая сердце тоска»... «высокая скорбь»... Кое-кто считал, что тяжелое детство и необеспеченная юность наложили свой явственный отпечаток на все последующее творчество художника; другие видели в пресловутом левитановском пессимизме отражение мрачных условий общественной жизни в годы политической реакции; третьи искали ключ к пониманию полотен Левитана в особенностях болезненной психики художника, в его меланхолическом душевном складе. Можно было бы оспаривать эти утверждения или соглашаться с ними, но лишь при одном непременном условии: если бы наследие великого русского пейзажиста в самом деле укладывалось в эту характеристику, если бы названные нами определения действительно исчерпывали все огромное эмоциональное богатство его творчества, в котором так часто, так отчетливо и так выразительно звучит бодрая, жизнеутверждающая мажорная нота.
Кралась (ударение на второй слог, гласную "А"). Щавель (ударение на второй слог, гласную "Е"). Процент (ударение на второй слог, гласную "Е"). Свёлка (ударение на "ё"). Звонишь (ударение на второй слог, гласную "И") Черпать (ударение на второй слог, гланую "А"). Жила (ударение на второй слог гласную "А"). Банты (ударение на второй слог, гласную "Ы"). Сорит (ударение на второй слог гласную "И"). Средства (ударение на второй слог гласную "А"). Краны (ударение на первый слог гласную."А"). Красивее (ударение на третий слог гласную "Е"). Цепочка (ударение на второй слог гласную "О"). Дремота (ударение на третий слог гласную "А"). Клала (ударение на второй слог гласную "А"). Шарфы (ударение на второй слог гласную "Ы")
Ветром, свежим ветром, настойчивым и упрямым, насыщено это прекрасное полотно. Кто знает, не рассеют ли его порывы летучие легкие облака в бескрайне высоком небе, простершемся над столь же бескрайней синевой великой реки или, быть может, нагонят новые облака, которые вскоре закроют от нас ясный солнечный лик и лягут тяжелой мрачной тенью на речной простор? Весело и задорно гуляет ветер на широком раздолье знаменитого левитановского пейзажа, напрягает могучий парус самоходной баржи, прибивает к воде дымы пароходных труб, покрывает хлопотливой рябью величавую стихию еще недавно таких плавно уравновешенных волжских вод. Низко-низко летают над рекой белокрылые чайки...
Свежий ветер! Волга!
Хоть и ветреный, но погожий летний день. Где-то в стороне, за пределами холста, светит солнце, и освещенный им белый парус расписной расшивы торжественно выделяется на голубом фоне неба. Тяжело и едва приметно кренится расшива под ветром, дующим ей в корму. Празднично сверкает над синей водой ее нарядный красный борт, выразительно контрастируя с белизной паруса и встречного пассажирского парохода. Покачивающаяся на зыбкой волне лодчонка с одиноким гребцом подчеркивает истинно былинные размеры медленно движущихся вдоль зеленеющих берегов расшив, тихвинок и белян, чьи огромные рули красноречиво свидетельствуют о сметке наших далеких предков, ладивших дело на века. Композиция картины как бы вовлекает нас в ее бодрую, жизнерадостную атмосферу, словно свежий волжский ветер и впрямь дует нам в затылок, чтобы, обдав своим трепетным дыханием, умчаться вперед, в картину, в ее беспредельную, неуловимую даль, в ее ликующую красоту.
Было время, когда в работах, посвященных творчеству замечательного поэта русской природы Левитана, на все лады варьировались все одни и те же слова, будто бы истолковать сокровенную сущность его пейзажей: «тихая грусть» … «задумчивая печаль»… «щемящая сердце тоска»... «высокая скорбь»... Кое-кто считал, что тяжелое детство и необеспеченная юность наложили свой явственный отпечаток на все последующее творчество художника; другие видели в пресловутом левитановском пессимизме отражение мрачных условий общественной жизни в годы политической реакции; третьи искали ключ к пониманию полотен Левитана в особенностях болезненной психики художника, в его меланхолическом душевном складе. Можно было бы оспаривать эти утверждения или соглашаться с ними, но лишь при одном непременном условии: если бы наследие великого русского пейзажиста в самом деле укладывалось в эту характеристику, если бы названные нами определения действительно исчерпывали все огромное эмоциональное богатство его творчества, в котором так часто, так отчетливо и так выразительно звучит бодрая, жизнеутверждающая мажорная нота.