В саду было пусто, и только нежная музыка наполняла эту пустоту какой-то
непередаваемой прелестью.
Наташа кончила играть и, растерянно пригнувшись к роялю, задумчиво засмотрелась
в окно. Аплодисменты слушателей с террасы вывели её из задумчивости.
Она встала, вышла на террасу, весело поздоровалась и заявила: "А мамы и Зины нет
дома."
"Это, конечно, очень грустно" -пренебрежительно ответил Корнев.
"Ну ", - махнула рукой Наташа. Она присела на ступеньки, взглянула на
небо и сказала:" Скоро потянет прохладой."
"А пока, положительно, дышать нечем" - ответил Корнев, присаживаясь около неё.
Кто-то из гостей крикнул: "Таня! Мы чаю хотим". Таня ушла, а все продолжали всё
тот же разговор, тихий, неспешный.
Пули подымали смерчи пыли. "Мессеры" исчезали, и оставался только жар во всем теле от раскаленной земли, гул в голове и жажда.
После одного из таких налетов водитель неожиданно спросил меня, о чем я думаю, когда лежу под пулями, вспоминаю ли. Я ответил, что вспоминаю водитель сказал, что он вспоминает свои леса костромские. Сказал, что если останется жив, то вернётся на родину и будет проситься в лесники. Возьмёт жену с собой, спокойную и красивую, и девочку, а жить они будут в сторожке. Сказал, что как думает об этом, так сердце у него делают перебои, а водителям это не положено.
Я сказал, что тоже свои леса вспоминаю. Водитель спросил, хороши ли мои леса, и я ответил, что хороши.
Водитель натянул пилотку на лоб и дал газ. Больше мы не разговаривали.