Выборку записей по сложному логическому выражению можно рассматривать как последовательность «вырезаний» и «склеиваний» строк таблицы. Выполнение конъюнкции происходит путем последовательного вырезания строк из таблицы, удовлетворяющих сначала первому операнду, затем второму и т. д. Выполнение дизъюнкции происходит путем одновременного вырезания строк, удовлетворяющих каждому операнду и склеивания их в одну таблицу. Выполнение трицания происходит путем удаления из таблицы всех записей, удовлетворяющих операнду.
Всю боль утраты, невосполнимой потери, горя, которое испытал М.Лермонтов после известия о смерти Пушкина, выразил он в стихотворение «Смерть Поэта. Каждая строфа — почти крик горя, ненависть к убийце (Лермонтов не сомневался в том, что произошло убийство), жажда справедливости и вера в то, что эта справедливость восторжествует. Однако царь не вмешался в эту ситуацию, а русская аристократия приняла сторону убийцы, видя в этой истории банальную любовную ситуацию. Однако Лермонтову было ясно, что без поддержки высшего света и его молчаливого одобрения Дантес не решился бы на убийство. В этой национальной трагедии есть конкретный убийца Дантес, но есть и общественное мнение, которое способствовало убийце. К своему стихотворению Лермонтов дописал постскриптум, который придал политическую окраску произведению. К двум темам — скорби по утрате гениального поэта России, призыву к отмщению — добавилась еще одна — ответственность высшего света и его явная вина в смерти поэта. Намеки переросли в прямое обвинение царю и свету, приобрели адресатов: «надменные потомки известной подлостью прославленных отцов», «вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи!» От обвинений Лермонтов перейдет к прямым угрозам всем виновникам гибели Пушкина: «Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет; Он недоступен звону злата». Постскриптум разошелся в списках, один из которых попал к царю с припиской «воззвание к революции». В стихах поручика Лермонтова Николай I увидел прямое покушение на устои самодержавной власти, этого он не мог простить ни Пушкину, ни Лермонтову…
