Из записной потертой книжки Две строчки о бойце-парнише, Что бы в сороковом году Убит в Финляндии на льду
Лежало как-то неумело, По-детски маленькое тело. Шинель ко льду мороз прижал, Далеко шапка отлетела.
Казалось - мальчик не лежал, А всё еще бегом бежал, Да лёд за полу придержал.
Среди большой войны жестокой, Чего? ума не приложу Мне жалко той судьбы далёкой! Как будто мертвый, одинокий, Как будто это я лежу! Примерзший, маленький, убитый На той войне незнаменитой, Забытый маленький лежу.
Такие печальные вести Возница мне пел весь путь. Я в радовские предместья Ехал тогда отдохнуть. Война мне всю душу изьела. За чей-то чужой интерес Стрелил я в мне близкое тело И грудью на брата лез. Я понял, что я - игрушка, В тылу же купцы да знать, И, твердо простившись с пушками, Решил лишь в стихах воевать. Я бросил мою винтовку, Купил себе липу, и вот С такою-то подготовкой Я встретил 17-год. Свобода взметнулась неистово. И в розово-смрадном огне Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне. Война до конца, до победы, И ту же сермяжную рать Прохвосты и дармоеды Сгоняли на фронт умирать. Но все же не взял я шпагу… Под грохот и рев мортир Другую явил я отвагу - Был первый в стране дезертир
Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнише,
Что бы в сороковом году
Убит в Финляндии на льду
Лежало как-то неумело,
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось - мальчик не лежал,
А всё еще бегом бежал,
Да лёд за полу придержал.
Среди большой войны жестокой,
Чего? ума не приложу
Мне жалко той судьбы далёкой!
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу!
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый маленький лежу.