ответ: вдруг оказался в людском потоке один добрый молодой человек. очевидный провинциал, длинные волосы, спускающиеся из-под меховой шапки, делали его похожим на семинариста. что с вами, спросил он, вам как-то не по себе? вот странный юноша. у нас ведь здесь и через упавшего переступают, а я просто стоял. просто, очевидно, меня вегетативная дистония сжала или, по выражению льва николаевича, «арзамасская» охватила тоска.
светло-серые глаза внимательны и неформальны. я улыбнулся через силу и сделал жест ладошкой — ничего, мол, полный хоккей. он улыбнулся, на секунду притронулся к моему плечу рукой в вязаной белой перчатке и пошел прочь, но обернулся все-таки метров через пять, и вот, странное дело, такая малость — этот вопрос, прикосновение к плечу, улыбка и совсем уже внепрограммный поворот головы будто бы оживили меня, подействовали словно какая-то могучая инъекция.
есть люди, способные передавать свою прану другим. приятель, увлекающийся востоком и эзотерическими теориями, давал мне недавно некий манускрипт, размноженный на ксероксе. по сути дела как раз такими людьми были святые, говорил манускрипт. все чудеса христа не метафора, а реальность, ибо ему свойственен был высший дар передачи праны. человек же, на ходящийся в особом болезненном состоянии, ну, скажем, охваченный вегетативной дистонией, воспринимает прану гораздо активнее прочих, ему иногда и простой улыбки-то пробегающего мимо гражданина бывает достаточно, чтобы на время спастись.
я вышел из подземного перехода, не без некоторой даже бодрости думая о том утешительном, что почерпнул из полузапретного манускрипта. запасы праны в мире неисчерпаемы. учитесь передавать прану, усвойте, что, передавая прану другим, вы не тратите, а наоборот увеличиваете ваш собственный запас.
раньше, когда подобных манускриптов в москве и в помине не было и когда я просто-напросто был моложе на десять лет, я, кажется, неплохо умел передавать свою прану другим. во всяком случае, я умел передавать ее команде. такое иногда случалось в напряженнейшие моменты матчей. я брал тайм-аут, окружали меня и… возникало какое-то особое состояние, я как будто вздымался до высоты своих гигантов. я говорил обычное: «держи его плотнее», «пробуй свои броски», «проходи по центру», и кивали, но смысл этих наставлений в такие моменты им был не нужен. все тогда говорили: «у шатка вдохновение», а вот сейчас я понимаю, что излучал могучие волны праны. заряжались в этих волнах. в такие моменты я всегда понимал, что мы выиграли.
теперь от меня не прана исходит, а муть и тоска, похожая на застойные ссаки. теперь моя команда выигрывает только у тех, кто заведомо слабее, да и то по инерции. уже несколько сезонов мы проигрываем «танкам» без всякой борьбы, а раньше хоть и проигрывали этой военной машине, но всегда дерзко, наступательно, а то и выигрывали иногда.
конечно, я знаю эту странную игру, ставшую моей жизнью, так, как мало кто ее еще знает, опыт у меня огромный, и в федерации меня ценят, но в напряженные моменты матчей больше не окружают меня горячим плотным кольцом, а стоят расслабленные, словно усталые жеребцы, и вяло кивают. иссякло мое вдохновение — и все цементируется.
в этом манускрипте цитируется индийский йог свами кришнадевананда, гласящий, что всякий должен ощущать постоянное присутствие всемогущего, с которым соединяет тебя твоя бес-смертная душа, же тело есть храм бога, астральное же тело — это человеческая суть, малый залив в безбрежном океане мировой энергии, которая пульсирует вместе с тобой, вместе с каждым под метроном данного нам свыше священного слова ом.
десять или пятнадцать лет назад, в разгаре побед, если бы я услышал слова этого йога, я бы только усмехнулся, а скорее всего я бы их просто не услышал.
сейчас мне кажется, что я уже ощущал этот священный метроном, там, у кромки бора в пустых квашах, когда лежал на спине в травах. рядом на стебельке покачивалась очаровательная зеленая пушистая гусеница, в отдалении летела к свияге очаровательная чайка, ветер прошел по папоротникам, конечно же очаровательным, и не коснулся очаровательных анютиных глаз, темнело минута за минутой, и звезды промывались под невидимыми, но безусловными накатами какого-то очарования, и каждое движение этой волны полностью соответствовало тому, что происходило тогда во мне, поистине я ощущал себя малым заливом гигантского океана и радовался этой причастности.
конечно, я ничего не мог тогда знать о боге (только и сохранилась из самого уже раннего детства мимолетная картинка — няня на коленях перед иконой, которую она обычно прятала в своем сундуке), религия была темой официальных острот, культурно-массового затейничества…
и вот сейчас я, атеист, член партии, член президиума всесоюзной федерации баскетбола, все время возвращаюсь к тем счастливым дням и думаю: бог ли тогда прикасался ко мне или просто молодое тело радовалось совершенству своих обменных процессов?
Этот молодой человек воспитывался в Кадетском корпусе и теперь служил в гвардейском полку в Петербурге. Отец баловал Владимира, ни в чем ему не отказывал. Молодой Дубровский кутил, влезал в долги и мечтал о богатой невесте. Но, узнав о страшном известии, Владимир тут же бросился в Кистеневку. На его глазах отцу становилось все хуже и хуже. И однажды, встретившись с Кирилой Петровичем, Дубровский-старший не выдержал. С ним сделался удар, и он умер. Владимир стал считать Троекурова своим кровным врагом. Да и тот, увидев дерзкого сына соседа, продолжал войну. Она закончилась тем, что Кистеневку вместе со всеми людьми отдали во владение Троекурова. Последний вечер в имении был для Владимира полон печали и воспоминаний. Автор часто упоминает о том, что молодому Дубровскому не хватало семьи, домашнего уюта. У него рано умерла мать, он плохо знал своего отца, но испытывал к нему большую привязанность. После смерти родителя Владимир чувствовал глубокое одиночество. В последний вечер он сел перебирать отцовские бумаги и случайно нашел письма покойной матери. Зачитавшись этими письмами, он окунулся в атмосферу семейного уюта и позабыл про все на свете. Для Владимира была невыносима мысль о том, что его родовое имение может отойти врагам. Поэтому он принял решение поджечь дом. Герой не хотел жертв, велел отпереть все двери перед поджогом, но крепостной Архип не послушался своего барина. Из-за него в пожаре сгорели и приказные. Дубровский забрал своих верных крепостных крестьян, к которым относился по-отечески, и ушел с ними в лес. Этот герой сделался благородным, но жестоким разбойником. Удивительно было одно – он щадил поместья Троекурова, всегда обходил их стороной. Позже мы узнаем, что уже тогда Владимир полюбил Машу Троекурову и поэтому не трогал имение ее отца. Почему Дубровский стал именно разбойником? Не найдя защиты у закона, он решил тоже жить по неписаным правилам – правилам силы и жестокости. Но его благородная натура все-таки ограничивала героя в этом, делала его «благородным разбойником» . Я считаю, что симпатии автора на стороне Дубровского. Ведь это благородный, честный, добрый человек, умеющий любить и прощать. Он хорошо относится к своим крестьянам, видит в них не слуг, а людей. Это очень важно. Владимир дубровский смел и решителен. В критической ситуации он умеет быстро принимать решения и находить выход из любого положения. Вспомним хотя бы эпизод с «медвежьей комнатой» , когда Дубровский пришел в дом Троекурова под видом учителя Дефоржа. Оказавшись один на один с медведем, Владимир поборол страх и застрелил хищника. Тем самым он вызвал невольное уважение и у Троекурова
ответ: вдруг оказался в людском потоке один добрый молодой человек. очевидный провинциал, длинные волосы, спускающиеся из-под меховой шапки, делали его похожим на семинариста. что с вами, спросил он, вам как-то не по себе? вот странный юноша. у нас ведь здесь и через упавшего переступают, а я просто стоял. просто, очевидно, меня вегетативная дистония сжала или, по выражению льва николаевича, «арзамасская» охватила тоска.
светло-серые глаза внимательны и неформальны. я улыбнулся через силу и сделал жест ладошкой — ничего, мол, полный хоккей. он улыбнулся, на секунду притронулся к моему плечу рукой в вязаной белой перчатке и пошел прочь, но обернулся все-таки метров через пять, и вот, странное дело, такая малость — этот вопрос, прикосновение к плечу, улыбка и совсем уже внепрограммный поворот головы будто бы оживили меня, подействовали словно какая-то могучая инъекция.
есть люди, способные передавать свою прану другим. приятель, увлекающийся востоком и эзотерическими теориями, давал мне недавно некий манускрипт, размноженный на ксероксе. по сути дела как раз такими людьми были святые, говорил манускрипт. все чудеса христа не метафора, а реальность, ибо ему свойственен был высший дар передачи праны. человек же, на ходящийся в особом болезненном состоянии, ну, скажем, охваченный вегетативной дистонией, воспринимает прану гораздо активнее прочих, ему иногда и простой улыбки-то пробегающего мимо гражданина бывает достаточно, чтобы на время спастись.
я вышел из подземного перехода, не без некоторой даже бодрости думая о том утешительном, что почерпнул из полузапретного манускрипта. запасы праны в мире неисчерпаемы. учитесь передавать прану, усвойте, что, передавая прану другим, вы не тратите, а наоборот увеличиваете ваш собственный запас.
раньше, когда подобных манускриптов в москве и в помине не было и когда я просто-напросто был моложе на десять лет, я, кажется, неплохо умел передавать свою прану другим. во всяком случае, я умел передавать ее команде. такое иногда случалось в напряженнейшие моменты матчей. я брал тайм-аут, окружали меня и… возникало какое-то особое состояние, я как будто вздымался до высоты своих гигантов. я говорил обычное: «держи его плотнее», «пробуй свои броски», «проходи по центру», и кивали, но смысл этих наставлений в такие моменты им был не нужен. все тогда говорили: «у шатка вдохновение», а вот сейчас я понимаю, что излучал могучие волны праны. заряжались в этих волнах. в такие моменты я всегда понимал, что мы выиграли.
теперь от меня не прана исходит, а муть и тоска, похожая на застойные ссаки. теперь моя команда выигрывает только у тех, кто заведомо слабее, да и то по инерции. уже несколько сезонов мы проигрываем «танкам» без всякой борьбы, а раньше хоть и проигрывали этой военной машине, но всегда дерзко, наступательно, а то и выигрывали иногда.
конечно, я знаю эту странную игру, ставшую моей жизнью, так, как мало кто ее еще знает, опыт у меня огромный, и в федерации меня ценят, но в напряженные моменты матчей больше не окружают меня горячим плотным кольцом, а стоят расслабленные, словно усталые жеребцы, и вяло кивают. иссякло мое вдохновение — и все цементируется.
в этом манускрипте цитируется индийский йог свами кришнадевананда, гласящий, что всякий должен ощущать постоянное присутствие всемогущего, с которым соединяет тебя твоя бес-смертная душа, же тело есть храм бога, астральное же тело — это человеческая суть, малый залив в безбрежном океане мировой энергии, которая пульсирует вместе с тобой, вместе с каждым под метроном данного нам свыше священного слова ом.
десять или пятнадцать лет назад, в разгаре побед, если бы я услышал слова этого йога, я бы только усмехнулся, а скорее всего я бы их просто не услышал.
сейчас мне кажется, что я уже ощущал этот священный метроном, там, у кромки бора в пустых квашах, когда лежал на спине в травах. рядом на стебельке покачивалась очаровательная зеленая пушистая гусеница, в отдалении летела к свияге очаровательная чайка, ветер прошел по папоротникам, конечно же очаровательным, и не коснулся очаровательных анютиных глаз, темнело минута за минутой, и звезды промывались под невидимыми, но безусловными накатами какого-то очарования, и каждое движение этой волны полностью соответствовало тому, что происходило тогда во мне, поистине я ощущал себя малым заливом гигантского океана и радовался этой причастности.
конечно, я ничего не мог тогда знать о боге (только и сохранилась из самого уже раннего детства мимолетная картинка — няня на коленях перед иконой, которую она обычно прятала в своем сундуке), религия была темой официальных острот, культурно-массового затейничества…
и вот сейчас я, атеист, член партии, член президиума всесоюзной федерации баскетбола, все время возвращаюсь к тем счастливым дням и думаю: бог ли тогда прикасался ко мне или просто молодое тело радовалось совершенству своих обменных процессов?