…Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса.
Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячешных грез…
Последний сон героя (он видит его на каторге) — аллегорическое воплощение реализации теории, символ освобождения героя из-под власти теоретических построений, возрождения его к жизни. Литературный аналог — философский трактат Вольтера о безумии человечества. Этот сон не имеет реального композиционного двойника, что символично.
Герой отказывается от теории — она не может осуществиться.
На корабле, на котором находятся более двухсот пассажиров и команда, кочегар обнаружил,что палуба горячая. Доложил механику, тот пришел к капитану. Предположили,что в трюме пожар. Далее подробно рассказывается о том,как капитан старается судно, уберечь пассажиров, не допустить самого страшного в данной ситуации- паники.
Почему же называется именно так? Механик признался : ему заплатили деньги за то, чтобы он взял на борт бочки с бертолетовой солью,которая при нагревании выделяет кислород,а это может вызвать пожар. Обращаясь с к капитану, механик произнес другое название этого вещества.
О.Генри "Вождь краснокожи". Два авантюриста украли мальчика ,чтобы получить за него выкуп. Но мальчик так себя вел, что они очень обрадовались, когда отец согласился взять мальчика обратно ночью (так как соседи тоже были возмущены его поведением и надеялись,что он пропал). Отец мальчика объявил,что удержать сына может только десять минут, авантюристы ответили,что этого достаточно,чтобы добежать до канадской границы.