Базаров – главный герой романа «Отцы и дети». Он нигилист. Нигилист (по Тургеневу) – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип. Наш герой - человек незаурядный и интересуется наукой: “Главный предмет его – естественные науки. Он в будущем году хочет держать на доктора”. Он любит высказывать свои мнения как философские, так и научные: “Есть науки, как есть ремесла, знания; а науки вообще не существуют вовсе… изучать отдельные личности не стоит труда…”, “Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других”, “Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой”, “Мы теперь вообще над медициной смеемся и ни перед кем не приклоняемся ”. Таким образом, мы видим, что Базаров все отрицает. Его вера основана только на научной истинности. Базаров скептически относится к поэзии и искусству: “Рафаэль медного гроша не стоит”. По его мнению, поэзия – ерунда, читать Пушкина потерянное время, заниматься музыкою - смешно: “Третьего дня, я смотрю он Пушкина читает… Помилуй! В сорок четыре года человек – отец семейства… играет на виолончели!” А природу он называет «пустяком»: “Природа, не храм, а мастерская, и человек в ней работник…” Базарова раздражают красивые речи: “О, друг мой Аркадий! Об одном тебя: не говори красиво!”, “Я нахожу, что говорить красиво - неприлично”. А в поступках людей нигилист отрицает душу и чувства. Всякое проявление чувств воспринимается Базаровым как слабость, в том числе и сыновья привязанность к родителям. Отношение к любви герой высказывает уже в начале романа: “И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной?...Это все романтизм, чепуха, гниль, художества. И охота же быть романтиком в нынешнее время!” Взгляды Базарова вполне соответствуют его нигилистическим воззрениям. Наш герой отрицает любовь, музыку, поэзию, искусство, наслаждение природой. Все это проявление нового поведения, открытого Тургеневым и навеки запечатленным в образе Базарова.
Я к вам пишу случайно; право, Не знаю, как и для чего. Я потерял уж это право. И что скажу вам? - ничего! Что помню вас? - но, боже правый, Вы это знаете давно; И вам, конечно, все равно.
И знать вам также нету нужды, Где я? что я? в какой глуши? Душою мы друг другу чужды, Да вряд ли есть родство души. Страницы читая, Их по порядку разбирая Теперь остынувшим умом, Разуверяюсь я во всем. Смешно же сердцем лицемерить Перед собою столько лет; Добро б еще морочить свет! Да и притом, что пользы верить Тому, чего уж больше нет? . Безумно ждать любви заочной? В наш век все чувства лишь на срок; Но я вас помню - да и точно, Я вас никак забыть не мог!
Во-первых, потому, что много И долго, долго вас любил, Потом страданьем и тревогой За дни блаженства заплатил; Потом в раскаянье бесплодном Влачил я цепь тяжелых лет И размышлением холодным Убил последний жизни цвет. С людьми сближаясь осторожно, Забыл я шум младых проказ, Любовь, поэзию, - но вас Забыть мне было невозможно.
И к этой мысли я привык, Мой крест несу я без роптанья: То иль другое наказанье? Не все ль одно. Я жизнь постиг; Судьбе, как турок иль татарин, За все я ровно благодарен; У бога счастья не И молча зло переношу. Быть может, небеса Востока Меня с ученьем их пророка Невольно сблизили. Притом И жизнь всечасно кочевая, Труды, заботы ночь и днем, Все, размышлению мешая, Приводит в первобытный вид Больную душу: сердце спит, Простора нет воображенью. . И нет работы голове. . Зато лежишь в густой траве И дремлешь под широкой тенью Чинар иль виноградных лоз, Кругом белеются палатки; Казачьи тощие лошадки Стоят рядком повеся нос; У медных пушек спит прислуга. Едва дымятся фитили; Попарно цепь стоит вдали; Штыки горят под солнцем юга. Вот разговор о старине В палатке ближней слышен мне; Как при Ермолове ходили В Чечню, в Аварию, к горам; Как там дрались, как мы их били, Как доставалося и нам; И вижу я неподалеку У речки, следуя пророку, Мирной татарин свой намаз Творит, не подымая глаз; А вот кружком сидят другие. Люблю я цвет их желтых лиц, Подобный цвету ноговиц, Их шапки, рукава худые, Их темный и лукавый взор И их гортанный разговор. Чу - дальний выстрел. Прожужжала Шальная пуля. . славный звук. . Вот крик - и снова все вокруг Затихло. . Но жара уж спа'ла, Ведут коней на водопой, Зашевелилася пехота; Вот проскакал один, другой! Шум, говор. Где вторая рота? Что, вьючить? - что же капитан? Повозки выдвигайте живо! "Савельич! " - "Ой ли! " - "Дай огниво! " Подъем ударил барабан
