Отец досадливо («Не мешай») и взглядом показал на лежавшую возле телефонного аппарата развернутую телеграмму.
— Костя?
Отец кивнул.
Никакие силы не заставили бы Игоря взять телеграмму немытыми руками, и он, бегло взглянув на нее издали, снял куртку, повесил ее на вешалку в ванную, тщательно вымыл с мылом руки, не менее тщательно их вытер и только после этого начал знакомиться с новостями.
«ПРИБЫВАЮ ШЕСТНАДЦАТОГО АПРЕЛЯ ОТПУСК СВЯЗИ СЕЗОНОМ ДОЖДЕЙ КОНСТАНТИН».
— Здорово, — по обыкновению ровно сказал Игорь, хотя все в нем запело от радости, и даже эти слова «запело от радости» он услышал в себе, но только как слова. Как будто кто-то механически произнес или, еще лучше, напечатал крупным шрифтом: «ВСЕ В НЕМ ЗАПЕЛО ОТ РАДОСТИ». Так радовался Игорь, это можно было принимать или не принимать, это можно было осуждать или одобрять, но он так радовался. Каким-то образом эта форма радости был связана с «чувством прекрасного», но каким — Игорь мог только предполагать.
— В Шереметьево? — спросил он отца. Отец кивнул и после паузы проговорил:
— Музыку для меня играют. «Ждите, ждите», — и музыка. Я уже все вальсы Штрауса… — Тут он вскинулся и пронзительным голосом закричал: — Девушка, алло! Алло, девушка!..
Должно быть, тревога была ложная, потому что, умолкнув, отец сделал попытку затянуться погасшей сигаретой, и лицо его сморщилось, как у обиженного ребенка, а глаза стали обреченными.
— Бросил бы ты курить, — наставительно сказал Игорь и, взяв со столика спички, поднес отцу огня.
Терпение у отца было адское. Может быть, терпение вообще являлось его главным жизненным капиталом, но не ожесточенное терпение и не смиренное, а спокойное, выстраданное, как у Робинзона Крузо после неудачи с большой лодкой.
Константин был старший брат Игоря, он уже год выполнял в тропических джунглях Андамана геодезические работы по ирригационному проекту «Шитанг». Работа была важная, от нее зависело благосостояние целого региона, о проекте «Шитанг» писали в центральной прессе (так выражался отец: «О пустяках в центральной прессе не напишут»), и цветная фотография Константина, вырезанная из журнала, была приклеена к стене прихожей как раз над телефонным столиком. Худощавый, изжелта-смуглый, весь неуловимо тропический, с белозубой улыбкой на слегка изнуренном лице, Константин Шутинов увлеченно беседовал с одетым в длинную клетчатую юбку аборигеном Андамана. За их спинами виднелась лилово-зеленая гладь разделенного на рисовые чеки болота, белые и золоченые пагодки на островах тверди, соломенные хижины на сваях, крыши блестели под темным, низко нависшим небом.
Костин отпуск в определенном смысле был неожиданностью: контракт с советскими специалистами, работавшими на Шитанге, не предусматривал выезда в Союз: два года с перерывами на отдых и обработку материалов в столице «страны пребывания». Несколько настораживала Игоря и необычная для Кости многословность: зачем было в телеграмме упоминать этот самый сезон дождей? Экзотики ради? Сомнительно. Работы на Шитанге начались как раз в разгар сезона дождей, и год назад это никого не смущало. У Игоря имелись кое-какие соображения на этот счет, но он предпочитал помалкивать, чтобы не волновать маму.
На кухне он распределил продукты, как полагается, и пошел в гостиную. Отец все так же сидел у телефона, неподвижный, словно старейшина индейского племени, он только проводил Игоря взглядом, в котором можно было прочитать укоризну. Ну, разумеется, ему хотелось бы, чтобы Игорь вопил и приплясывал на ходу, щелкая в воздухе пальцами.
Объяснение:
Рыцарь Альбер хочет во что бы то ни стало быть на турнире. Он требует от слуги Ивана продемонстрировать ему шлем. Увидев его, Альбер говорит, что шлем оказывается насквозь пробитым графом Делоржем, с которым он выходил на поединок в последний раз. Слуга пытается успокоить Альбера тем, что граф Делорж целые сутки был в критическом состоянии из-за удара Альбера. Но рыцарь не согласен с Иваном, ведь Делорж повредил только свое тело, а Альбер – шлем. Рыцарь признается, что причиной «геройства» является не что иное, как скупость, ведь причиненный Делоржу удар – следствие того, что Альбер взбесился тем, что противник пробил ему шлем. Рыцарь жалуется Ивану на бедность, в которой ему приходится жить. У него нет денег ни на шлем, ни на новый костюм, в то время как другие рыцари приходят на турнир в бархате. Не может купить Альбер и нового коня, даже самого дешевого. Альбер признается, что он обладает скупостью, потому что унаследовал ее от своего отца. По словам Альбера, его отец очень богат, однако золото лежит в сундуках, пока отец проводит свою жизнь в «нетопленной конуре» и ест сухие корки. Альбер отмечает, что его отец относится к деньгам не как к слугам, а как к господам, которым нужно служить самому.
Прекрасная история о первой подростковой любви — она ведь редко бывает счастливой…