Во втором действии городничий приходит в гостиницу к Хлестакову. Городничий боится "ревизора", а Хлестаков уверен в том, что за ним пришли, чтобы забрать в тюрьму. В разговоре они не слышат друг друга, и каждый думает и говорит о своем.
Хлестаков разговорился, никак не зная в начале разговора, куда поведет его речь. Темы для разговора ему дают выведывающие. Они сами как бы кладут ему всё в рот и создают разговор. Он чувствует только, что везде, можно хорошо порисоваться, если ничто не мешает.
Литература и литературщина мешаются в его речах.
Слова выскакивают из него непроизвольно. Начав врать, он ничего не боится.Он творит эту комедию (бессознательно, но вдохновенно). Свое красноречие, свои приемы он заимствует из романов и повестей "Библиотеки для чтения", а иногда даже и из более высоких образов литературы. Из Марлинского, а порой из Пушкина. Он сыплет образцами прозы Жуковского и Карамзина. Хлестаков говорит не своим, а чужим языком.
Он чувствует, что он в литературе господин, и на балах не последний, и сам дает балы, и, наконец, что он государственный человек...
Обед со всякими лабарданами и винами дал словоохотливость и красноречие его языку. Чем далее, тем более входит всеми чувствами в то, что говорит, и потому выражает многое почти с жаром, Не имея никакого желания надувать, он забывает сам, что лжет. Ему уже кажется, что он действительно все это производил. Поэтому сцена, когда он говорит о себе как о государственном человеке, и навела такой страх на чиновников.
Вот отчего является в его лице важность. Видя, как распекают, испытавши и сам это, поскольку и сам бывал неоднократно распекаем, он почувствовал особенное удовольствие "распечь, наконец, и самому" других хотя бы в фантазиях.
Он бы и подальше добрался в речах своих, но язык его уже не оказался больше годным, по какой причине чиновники нашлись принужденными отвести его с почтением и страхом на отведенный ночлег. Проснувшись, он тот же Хлестаков, каким и был прежде.
Он даже не помнит, чем напугал всех. В нем по-прежнему никакого соображения и глупость во всех поступках...
