Однажды Коршун, вор известный, Всех петухов и кур в селе перепугал. Но ребятишек крик разбойника угнал В дубраву. Как на зло там Соловей чудесный В объятья хищнику попал. Глашатай вешних дней просил себе пощады: "Что толку съесть того, в ком лишь одни рулады? Послушай песенку мою, Освободи меня скорее! Тебе спою я о Терее И о любви его спою... " "А кто такой Терей? Знать, лакомое блюдо Для нас, для коршунов?.. " — "О нет! То прежде был Влюбленный царь — отсюда Песнь страстная моя. Его безумный пыл Мне чувство сладкое внушил И трепет страсти безрассудной; Потешу я тебя такою песнью чудной, Что в восхищенье ты придешь: Всем любо пение мое и неги дрожь В любовном гимне... " Тут Коршун перебил: "Хорош! Недурно сказано! Я голоден, а ты мне Свой голосок суешь... " — "Знай, я беседую нередко и с царями". — "Ну, если попадешь к царю в объятья, пой, Морочь его тогда своими чудесами; А коршунам рулад не надо, милый мой: Ведь у голодного-то брюха Нет уха! " Лафонтен Мораль басни Коршун и Соловей такова: к счастью, в настоящей жизни люди, подобные Коршуну, не едят своих оппонентов на обед, однако, они также равнодушны к любым разговорам о прекрасном и искусстве, не имеют жалости или сострадания.
