На меня эта повесть произвела сильное впечатление. Мудрость Февронии поразительна. Она говорит загадками. Но ее речь сродни речи народных мудрецов, которые могут справиться с любой, даже самой сложной задачей. Такова и Феврония. Она предугадала поведение Петра и не вылечила его полностью в первый раз. Для нее важно умение держать свое слово. Петр его не сдержал. А потому заболел вновь.
Но мудрая Феврония умеет прощать. Она любит, а любовь готова простить любые обиды. И девушка вознаграждена. Князь Петр женится на ней. Но, став княгиней, Феврония не стала спесивой и высокомерной. Она по-прежнему проста. Но ее простота возвышается до величия, когда Петр разжал ее ладонь и вместо крошек увидел зерна ладана.
Не может не вызывать восхищения и князь Петр. Сначала дворянская спесивость берет верх. И он не держит данного слова. Но вернувшаяся болезнь заставляет его по-другому посмотреть на все происходящее. Он женится на простой крестьянской девушке и ни минуты не жалеет об этом. Беззаветно любящая его Феврония силой своей любви покоряет сердце гордого князя. Когда бояре требуют от Петра избавить их жен от владычества Февронии, князь предпочитает оставить свой трон, но не расставаться с любимой женой.
Меня восхитила сила любви этих героев. Они сохранили свою любовь на протяжении всей жизни. И после смерти люди не смогли разлучить их. Их любовь настолько сильна, что злые и завистливые бояре все же хоронят их в одном гробу. Ведь разлучить любящие сердца они не в силах.
А повернись-но, синку! Цур тобі, який ти чудний! Що це за попівські підрясники на вас? І отак би то всі в академії й ходять? Такими словами зустрів старий Бульба двох синів своїх, що вчилися в київській бурсі й оце приїхали додому. Сини його щойно позлазили з коней. То були два здоровенні парубки, які дивилися ще з-під лоба, як усі семінаристи, що лишень покінчали науки. Здорові, рум'яні їхні лиця укривав ніжний пух, що не знав іще бритви. Вони дуже завстидалися з такого батькового привітання і стояли нерухомо, потупивши очі в землю. — Стійте, стійте! Дайте мені на вас гаразд роздивиться, — провадив він, обертаючи їх. — Ото які довгі свитки на вас! Ох же й свитки! Таких свиток ще й на світі не бувало. А ну ж, нехай котрийсь побіжить, а я подивлюся, чи не беркицьне він на землю, у полах заплутавшись... — Перестаньте глузувати, батьку! — промовив нарешті старший із них. — Ти диви, який пишний! А чого ж би то й не посміяться? — А того! Бо хоч ви й батько мені, а сміятись будете — їй-богу, одлупцюю! — Ох ти ж сякий-такий сину!
