А.С.Пушкина (1829 г.) – образец любовной лирики автора. Это стихотворение — целый мир, где царствует любовь. Она безгранична и чиста.
Все строки в поэтической работе напоены нежностью, светлой грустью и благоговением. Неразделенная любовь поэта лишена какого-либо эгоизма. (Текст «Я вас любил…» А.С.Пушкина смотрите в конце текста). Он по-настоящему любит женщину, о которой идёт речь в произведении, проявляет заботу о ней, не хочет волновать её своими признаниями. И лишь желает, чтобы её будущий избранник любил её также нежно и сильно, как он сам.
Проводя анализ «Я вас любил…», можно сказать, что это лирическое стихотворение созвучно с другой поэтической работой Пушкина — «На холмах Грузии». Тот же объем, та же чёткость рифм, часть из которых просто повторяется (в обеих работах, например, рифмуется: «может» — «тревожит»); одинаковый структурный принцип, простота выражения, соблюдение насыщенности словесными повторами. Там: «тобою, тобой, одной тобой», здесь трижды: «Я вас любил…». Все это придаёт обеим поэтическим работам необыкновенный лиризм, искрящуюся музыкальность.
Кто та, к кому обращены строки в «Я вас любил», не совсем ясно. Вполне возможно, что это А.А.Оленина. Но, скорее всего, для нас это останется тайной.
Развития лирической темы в поэтическом произведении не происходит. Поэт говорит о своей любви в времени. Все мысли поэта не о себе, а о ней. Не дай бог, он потревожит её своей настойчивостью, причинит какое-либо беспокойство, любя её. «Я не хочу печалить вас ничем…»
Стихотворение «Я вас любил…» исполнено в сложном, четком ритме. У него тонкая «синтаксическая, интонационная и звуковая структура». Размер этого лирического произведения – пятистопный ямб. За исключением двух случаев, ударения в каждой строке падают на второй, четвертый, шестой и десятый слоги. Четкость и упорядоченность ритм еще более усиливается от того, что в каждой строке после четвертого слога, есть отчетливая пауза. Уникальной кажется Пушкина при предельной стройности и организованности ритма, создать текст абсолютно естественный.
Слова «безмолвно – безнадежно», «робостью – ревностью» — это рифмы, но настолько органично вписавшиеся, что это совершенно незаметно.
Симметрична и упорядочена система рифм. «Все нечетные рифмы инструментированы на звук «ж»: «быть может, тревожит, безнадежно, нежно», а все чётные – на «м»: «совсем, ничем, томим, другим». Умно и чётко построено.
Стихотворение «Я вас любил…» — поэтическая работа, входящая в «программу любовного наследия» поэта. Она необычна тем, что все эмоции лирического героя передаются напрямую – путём непосредственного называния. Заканчивается произведение примирительно: внутреннее напряжение лирического героя спало в то время, когда он расставил для себя все точки над «i».
Стихотворение «Я вас любил…» Пушкина А.С. передаёт тончайшие оттенки нежной, всепоглощающей любви. Волнующая эмоциональность содержания, музыкальность языка, композиционная завершенность – всё это великий стих великого поэта.
Я вас любил: любовь еще, быть может
Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим.
Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые... Так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать... И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк скидывай... И так проживем.
Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали... Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:
- Ну, мужик, я свое дело сделала - кашу сварила, а горшок тебе мыть!
- Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.
- А и не подумаю!
- И я не стану.
- А не станешь - пусть так стоит! Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.
Стоит горшок немытый.
- Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!
- Сказано - твое дело, ты и мой!
- Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.
- Ладно, лезь на печь, там видно будет.
Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.
Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся - не хотят горшка мыть.
Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.
Соседки уже коровушек прогнали.
- Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли по-здорову?
- Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем - не встретим ли...
И обратно идут - нет Маланьи.
- Да нет уж! Видно, что приключилося! Соседка и сунься в избу. Хвать! - и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.
- Маланья, матушка!
А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.
- Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось?
Молчит баба.
- Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь?
Молчит баба, ни слова не говорит.
- Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то? Василий, а Василий!
Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты - и не ворохнется.
- Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось? Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:
- Пойти сказать бабам! Побежала по деревне:
- Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат пластом - одна на лавке, другой на печи. Глазоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?
Прибежали бабы, причитают около них: - Матушки! Да что это с вами подеялось-то? Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?
Молчат оба что убитые.
- Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.
Сбегали. Пришел поп.
- Вот, батюшка, лежат оба - не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?
Поп бороду расправил - да к печке:
- Василий, раб божий! Что приключилось-то? Молчит мужик. Поп - к лавке:
- Раба божия! Что с мужем-то?
Молчит баба.
Соседки поговорили, поговорили - да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята.
Поп и говорит:
- Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.
Той некогда, другой некогда.
- Да вот, - говорят, - бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут - одна живет. А бабка Степанида поклонилась и говорит:
- Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.
- Да какое же тебе жалованье положить? - спрашивает поп да повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается. - Да вот, - говорит поп, - возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.
Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.
- Это что же такое? - говорит. - Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!
Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:
- Ну вот, баба, ты перво слово молвила - тебе и горшок мыть.
