Недолго пришлось нам дожидаться разлива. В одну ночь после сильного, очень теплого дождя воды прибавилось сразу на метр, и отчего-то невидимый ранее город Кострома с белыми зданиями показался так отчетливо, будто раньше он был под водой и только теперь из-под нее вышел на свет. Тоже и горный берег Волги, раньше терявшийся в снежной белизне, теперь возвышался над водой, желтый от глины и песка. Несколько деревень на холмиках были кругом обойдены водой и торчали, как муравейники.
На великом разливе Волги там и тут виднелись копеечки незалитой земли, иногда голые, иногда с кустарником, иногда с высокими деревьями. Почти ко всем этим копеечкам жались утки разных пород, и на одной косе длинным рядом, один к одному, гляделись в воду гуси-гуменники. Там, где земля была совсем затоплена и от бывшего леса торчали только вершинки, как частая шерсть, всюду эти шерстинки покрывались разными зверьками. Зверьки иногда сидели на ветках так густо, что обыкновенная какая-нибудь веточка ивы становилась похожа на гроздь черного крупного винограда.
Водяная крыса плыла к нам, наверно, очень издалека и, усталая, прислонилась к ольховой веточке. Легкое волнение воды пыталось оторвать крысу от ее пристани. Тогда она поднялась немного по стволу, села на развилочку.
Тут она прочно устроилась: вода не доставала ее. Только изредка большая волна, "девятый вал", касалась ее хвоста, и от этих прикосновений в воде рождались и уплывали кружочки.
А на довольно-таки большом дереве, стоящем, наверно, под водой на высоком пригорке, сидела жадная, голодная ворона и выискивала себе добычу. Невозможно бы ей было углядеть в развилочке водяную крысу, но на волне от соприкосновения с хвостом плыли кружочки, и вот эти-то кружочки и выдали вороне местопребывание крысы. Тут началась война не на живот, а на смерть.
Несколько раз от ударов клюва вороны крыса падала в воду, и опять взбиралась на свою развилочку, и опять падала. И вот совсем было уже удалось вороне схватить свою жертву, но крыса не желала стать жертвой вороны.
Собрав последние силы, так ущипнула ворону, что из нее пух полетел, и так сильно, будто ее дробью хватили. Ворона даже чуть не упала в воду и только с трудом справилась, ошалелая села на свое дерево и стала усердно оправлять свои перья, по-своему залечивать раны. Время от времени от боли своей, вспоминая о крысе, она оглядывалась на нее с таким видом, словно сама себя спрашивала: "Что это за крыса такая? Будто так никогда со мной и не бывало!"
Между тем водяная крыса после счастливого своего удара вовсе даже и забыла думать о вороне. Она стала навастривать бисерок своих глазок на желанный наш берег.
Срезав себе веточку, она взяла ее передними лапками, как руками, и зубами стала грызть, а руками повертывать. Так она обглодала дочиста всю веточку и бросила ее в воду. Новую же срезанную веточку она не стала глодать, а прямо с ней спустилась вниз и поплыла и потащила веточку на буксире. Все это видела, конечно, хищная ворона и провожала храбрую крысу до самого нашего берега.
Однажды мы сидели у берега и наблюдали, как из воды выходили землеройки, полевки, водяные крысы, и норки, и заюшки, и горностаюшки, и белки тоже сразу большой массой приплыли и все до одной держали хвостики вверх.
Каждую зверушку мы, как хозяева острова, встречали, принимали с родственным вниманием и, поглядев, пропускали бежать в то место, где полагается жить ее породе. Но напрасно мы думали, что знаем всех наших гостей. Новое знакомство началось словами Зиночки.
- Поглядите, - сказала она, - что же это делается с нашими утками!
Эти наши утки выведены от диких, и мы возили их для охоты: утки кричат и подманивают диких селезней на выстрел.
Глянули на этих уток и видим, что они отчего-то стали много темнее и, главное, много толще.
- Отчего это? - стали мы гадать, додумываться.
И пошли за ответом на загадку к самим уткам. Тогда оказалось, что для бесчисленного множества плывущих по воде в поисках паучков, букашек и всяких насекомых наши утки были двумя островами, желанной сушей.
Они взбирались на плавающих уток в полной уверенности, что наконец-то достигли надежного пристанища и опасное странствование их по водам кончено. И так их было много, что утки наши толстели и толстели заметно у нас на глазах.
Так наш берег стал островом для всех зверей - больших и маленьких.
Кот в сапогах, котенок по имени Гав, кошкин дом "Полосатый Кот и Ласточка Синья" . "Мурка" Афанасий Фет, "Кот поёт... " Афанасий Фет, "Не ворчи, мой кот ..." Борис Заходер, "Коты" Борис Заходер, "Кошка Вьюшка" Валентин Берестов, "Кот" Валентин Гафт, "Кот" Генрих Гейне, "Поэтико-музыкальный союз молодых котов" Даниил Хармс, "Кошки" Даниил Хармс, "Удивительная кошка" Джон Вудсворт, "Кошка и кот" Джон Китс, "Коту миссис Рейнольдс" Дмитрий Кедрин, "Кот" Екатерина Агафонова, "Кошачий рай" Жан Кокто, "Кот" Жиль Литтон Стрейчи, "Летний кот" Иван Бунин, "Кошка в крапиве... " Иван Бунин, "Пантера" Константин Бальмонт, "Мои звери" Лафонтен, "Мартышка и Кот" Марина Цветаева, "Кошки" Маяковский, "Черные кошки" Михаил Яснов, "Кисуня и Крысуня" Михаил Яснов, "Чучело-Мяучело" Нгуен Чай, "Кошка" Огден Нэш, "Кот" Пабло Неруда, "Ода Кошке" Райнер Мария Рильке, "Черная кошка" Самуил Маршак, "Белый кот" Самуил Маршак, "Два кота" Самуил Маршак, "Кот и лодыри" Самуил Маршак, "По душе коту работа" Самуил Маршак, "Усатый-полосатый" Саша Чёрный, "Про кота" Татьяна Гнедич, "Кошка" Томас Стернз Элиот, "Популярная наука о кошках, написанная старым опоссумом. " Федерико Гарсиа Лорка, "Новейшая песнь о котах" Хорхе Луис Борхес, "Кот" Чарльз Буковски, стихотворения о кошках Шарль Бодлер. "Кот" Шарль Бодлер. "Кошка" Эдуард Багрицкий, "Кошки" Юнна Мориц, "Букет котов"
Проза А. П. Чехов. «Кот» Б. Житков, "Беспризорная кошка" Э. Т. А. Гофмана, «Житейские воззрения Кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах» Карел Чапек, "Собака и кошка" Карел Чапек. "С точки зрения кошки" Кир Булычев, "Разум для кота" Надежда Лохвицкая (Тэффи) , "Кошка господина Фуртенау" Надежда Лохвицкая (Тэффи) , "Кошки" Редьярд Киплинг, "Кошка, гулявшая сама по себе" Сергей Буртяк, "Кот" Сергей Коловоротный, "Котовасия" Сосэки Нацумэ, «Ваш покорный слуга кот» Урсула Морэй Уильямс, "Гобболино - ведьмин кот" Эдгар Аллан По, "Черный кот" Эрнест Хемингуэй, "Кошка под дождем" Эрин Хантер, "Коты-Воители"
Чехов Антон Павлович родился в Таганроге. Дед его был по происхождению крепостным, но выкупил волю для себя и своей семьи и служил после этого управляющим имением (некоторые черты его образа отражены в персонаже Фирсе из "Вишневого сада"). Отец Антона Павловича владел бакалейной лавкой, однако отличался неумением вести хозяйственные дела, непрактичностью. В его характере соединилось многое: передавшаяся детям художественная одаренность (Павел Георгиевич неплохо рисовал, а также увлекался музыкой, играл на скрипке, любил церковное пение) с властностью и деспотичностью по отношению к близким и окружающим. Чехов, вспоминая о детстве, писал Александру, своему старшему брату, в 1883 году о том, что детство было отравлено ужасами. Семейный деспотизм и наказания выработали в Чехове неприятие насилия и несправедливости, стремление к независимости, обостренное чувство собственного достоинства. -
Недолго пришлось нам дожидаться разлива. В одну ночь после сильного, очень теплого дождя воды прибавилось сразу на метр, и отчего-то невидимый ранее город Кострома с белыми зданиями показался так отчетливо, будто раньше он был под водой и только теперь из-под нее вышел на свет. Тоже и горный берег Волги, раньше терявшийся в снежной белизне, теперь возвышался над водой, желтый от глины и песка. Несколько деревень на холмиках были кругом обойдены водой и торчали, как муравейники.
На великом разливе Волги там и тут виднелись копеечки незалитой земли, иногда голые, иногда с кустарником, иногда с высокими деревьями. Почти ко всем этим копеечкам жались утки разных пород, и на одной косе длинным рядом, один к одному, гляделись в воду гуси-гуменники. Там, где земля была совсем затоплена и от бывшего леса торчали только вершинки, как частая шерсть, всюду эти шерстинки покрывались разными зверьками. Зверьки иногда сидели на ветках так густо, что обыкновенная какая-нибудь веточка ивы становилась похожа на гроздь черного крупного винограда.
Водяная крыса плыла к нам, наверно, очень издалека и, усталая, прислонилась к ольховой веточке. Легкое волнение воды пыталось оторвать крысу от ее пристани. Тогда она поднялась немного по стволу, села на развилочку.
Тут она прочно устроилась: вода не доставала ее. Только изредка большая волна, "девятый вал", касалась ее хвоста, и от этих прикосновений в воде рождались и уплывали кружочки.
А на довольно-таки большом дереве, стоящем, наверно, под водой на высоком пригорке, сидела жадная, голодная ворона и выискивала себе добычу. Невозможно бы ей было углядеть в развилочке водяную крысу, но на волне от соприкосновения с хвостом плыли кружочки, и вот эти-то кружочки и выдали вороне местопребывание крысы. Тут началась война не на живот, а на смерть.
Несколько раз от ударов клюва вороны крыса падала в воду, и опять взбиралась на свою развилочку, и опять падала. И вот совсем было уже удалось вороне схватить свою жертву, но крыса не желала стать жертвой вороны.
Собрав последние силы, так ущипнула ворону, что из нее пух полетел, и так сильно, будто ее дробью хватили. Ворона даже чуть не упала в воду и только с трудом справилась, ошалелая села на свое дерево и стала усердно оправлять свои перья, по-своему залечивать раны. Время от времени от боли своей, вспоминая о крысе, она оглядывалась на нее с таким видом, словно сама себя спрашивала: "Что это за крыса такая? Будто так никогда со мной и не бывало!"
Между тем водяная крыса после счастливого своего удара вовсе даже и забыла думать о вороне. Она стала навастривать бисерок своих глазок на желанный наш берег.
Срезав себе веточку, она взяла ее передними лапками, как руками, и зубами стала грызть, а руками повертывать. Так она обглодала дочиста всю веточку и бросила ее в воду. Новую же срезанную веточку она не стала глодать, а прямо с ней спустилась вниз и поплыла и потащила веточку на буксире. Все это видела, конечно, хищная ворона и провожала храбрую крысу до самого нашего берега.
Однажды мы сидели у берега и наблюдали, как из воды выходили землеройки, полевки, водяные крысы, и норки, и заюшки, и горностаюшки, и белки тоже сразу большой массой приплыли и все до одной держали хвостики вверх.
Каждую зверушку мы, как хозяева острова, встречали, принимали с родственным вниманием и, поглядев, пропускали бежать в то место, где полагается жить ее породе. Но напрасно мы думали, что знаем всех наших гостей. Новое знакомство началось словами Зиночки.
- Поглядите, - сказала она, - что же это делается с нашими утками!
Эти наши утки выведены от диких, и мы возили их для охоты: утки кричат и подманивают диких селезней на выстрел.
Глянули на этих уток и видим, что они отчего-то стали много темнее и, главное, много толще.
- Отчего это? - стали мы гадать, додумываться.
И пошли за ответом на загадку к самим уткам. Тогда оказалось, что для бесчисленного множества плывущих по воде в поисках паучков, букашек и всяких насекомых наши утки были двумя островами, желанной сушей.
Они взбирались на плавающих уток в полной уверенности, что наконец-то достигли надежного пристанища и опасное странствование их по водам кончено. И так их было много, что утки наши толстели и толстели заметно у нас на глазах.
Так наш берег стал островом для всех зверей - больших и маленьких.