Отец их вернулся к своей дивизии и к своей супруге и лишь изредка присылал сыновьям большие четвертушки серой бумаги, испещренные размашистым писарским почерком. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; Четверть часа спустя оба экипажа остановились перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного серою краской и покрытого железною красною крышей. Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Павел Петрович медленно похаживал взад и вперед по столовой (он никогда не ужинал), изредка отхлебывая из рюмки, наполненной красным вином, и еще реже произнося какое-нибудь замечание или, скорее, восклицание, вроде «а! эге! гм!».
Как-то раз поехал(а) я к дедушке в гости.А дед мой-Трофимыч был лесником.Мне нравилось у него гостить и слушать его истории и рассказы про животный и растительный мир.. Вот сели мы раз у камина и я попросил(а) деда рассказать что-нибудь...Рассказал мне дед,что водятся у него в лесу волки страшные-престрашные и,что если буду я уходить далеко от его хижины непременно нападут на меня волки поганные! Я не поверил деду и решил,что всё это чушь,собрался и пошёл в лес по грибы да ягоды.Вот шёл я шёл и забрёл в место мне незнакомое грибов там всяких-куча!Принялся(лась) я собирать грибы да так увлекся(лась),что не заметил(а) как наступил вечер..Я решил(а),что пора бы уже домой идти да только в темноте сбился(ась) с дорогиВот иду я и вдруг вижу перед собой две пары глаз..Страшных до ужасаПобежал(ала) я куда глаза глядят и молилась,просила у деда прощения,обещала что буду его слушаться всегда-всегда..И вдруг я обо что-то ударилась и упала...Проснулась я уже у деда в хижине в тёплой постельке...
Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей;
Четверть часа спустя оба экипажа остановились перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного серою краской и покрытого железною красною крышей.
Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику.
Павел Петрович медленно похаживал взад и вперед по столовой (он никогда не ужинал), изредка отхлебывая из рюмки, наполненной красным вином, и еще реже произнося какое-нибудь замечание или, скорее, восклицание, вроде «а! эге! гм!».