Клад из Славянского района является крупнейшим в мире кладом византийских солидов. Каждая монета весит 4,55 грамма. Хазары, жившие грабительскими набегами на соседние территории, были обречены на деградацию своего государства. В 966-967 гг. оно было уничтожено походом киевского князя Святослава Игоревича. И вновь, место, где сейчас стоит Славянск-на-Кубани, стало историческим: как раз здесь - по правому берегу Кубани проходил Святослав, направляясь в Тмутаракань (на месте современной Тамани) . Отсюда войско князя на ладьях переправилось к Дону и обрушилось на хазарскую столицу Саркел. Генуэзская колония Ла-Копа была одной из около 40 подобных колоний, разбросанных по черноморскому побережью Кавказа и низовьям Кубани это первый населенный пункт, который в описании своего местоположения привязан к разветвлению Кубани и Протоки. Это был торговый город, основанный в начале XIV в. итальянцами. Венецианцы называли его Коба; среди названий встречаются также: Копарио, и Копа с артиклем Ло (Ло-Копа и Ло-Коппа) . Слово la (to) Сора есть в итальянском, испанском и португальском языках и переводится как: дар, изобилие, кладовая; в современном значении - кубок (напр. la Сора Mondiale - Кубок Мира) . Возможно, название могло произойти и от греческого "копто", что означает пластовать рыбу. В XIII-XIV вв. территория Северного Кавказа и Кубани была под властью монголов и входила в Золотую Орду, поэтому учреждение генуэзских колоний проходило с ведения местного хана. После распада Золотой Орды, колонии находились в зависимости от местных адыгских (черкесских) князей
В этих строках очень много здравого смысла, как почти во всем, что писала или делала Екатерина; но в них также и очень много самодовольства. Екатерина была, очевидно, твердо убеждена в том, что не изменяла в течение всей жизни тем четырем правилам поведения, которые наметила себе и которые в том же 1789 году предписывала в одном из писем и Потемкину: "Будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности", - писала она. Она ставила себе, кроме того, в актив еще и другие заслуги и качества, отрицая в себе только - и то с оговорками - литературный талант. 1789 год был для нее вообще временем, когда она сосредоточилась в себе, оглянулась назад и постаралась отдать себе отчет в своем "я". И результат этого внутреннего экзамена, по-видимому, удовлетворил ее. Была ли она при этом искренна? Вероятно. Так же искренна, как и 6 июня 1791 года, в самый разгар второй турецкой войны, начатой исключительно из-за ее честолюбия и продолжавшейся всецело благодаря ее энергической воле, когда она писала: "Мы никогда войны не начинаем, но защищаться умеем".
