Когда блоху ключиком завели, она лишь усами зашевелила, а кадриль танцевать не могла.
Платов от гнева даже позеленел. Выбежал он в подъезд и стал Левшу за волосы трепать, ругая его за то, что редкостную вещь испортил. Но Левша сказал: ничего он с товарищами не испортил, а на блоху надо в самый сильный мелкоскоп посмотреть.
Повели Левшу к Государю – прямо, в чём был: одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, а шиворот разорван. Левша поклонился, а Николай Павлович спросил у него: что они в Туле с блохой сделали. Объяснил Левша, что у блохи надо под мелкоскопом рассмотреть всякую пяточку, которой она ступает. Государь как только на блошиную пятку глянул, так весь и просиял – взял Левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, объявив придворным:
– Я знал, что мои русские меня не обманут. Глядите: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!Все придворные дивились, а Левша пояснил: если бы был лучше мелкоскоп, то ещё бы увидели, что на каждой блошиной подковинке имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал. Одного только имени Левши там не было, потому что он мельче работал: гвоздики для подков выковывал. Поинтересовался Государь, как же туляки эту работу без мелкоскопа делали. А Левша сказал: по бедности мы мелкоскопа не имеем, но у нас и так глаз пристрелявши.
Атаман Платов у Левши прощения попросил, что за волосы его драл, и дал оружейнику сто рублей. А Николай Павлович приказал подкованную блоху обратно в Англию препроводить и послать вместе с курьером Левшу, чтобы знали англичане, какие у нас в Туле мастера есть. Обмыли Левшу в банях, одели в кафтан с придворного певчего и повезли за границу.
Рассмотрели англичане блоху в самый сильный мелкоскоп – и сейчас же в сейчас в «публицейских» ведомостях восторженный «клеветон» про неё написали. Три дня англичане Левшу вином накачивали, а потом спросили, где он учился и до каких пор арифметику знает?
Левша ответил, что арифметики он не знает нимало, а вся наука его – по Псалтырю да по Полусоннику. В науках, говорит, мы не зашлись, зато своему отечеству верно преданные.
Тогда стали зазывать туляка в Англии остаться, обещая ему большую образованность передать. Но Левша не хотел принять ихней веры, говоря: «наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее». Англичане обещали его женить и уже хотели делать Левше «грандеву» со своей девицей. Но Левша сказал, что раз он к чужой нацыи обстоятельного намерения не чувствует, то зачем девушек морочить?
Объяснение:
Входят господин и госпожа Простаковы с Митрофаном. Родители начинают расхваливать Митрофана перед Стародумом как завидного жениха для Софьи. Они особенно упирают на то, что их сын «обучен всем наукам».
Правдин и Стародум решают сделать краткий экзамен познаниям Митрофана. Правдин осведомляется, знаком ли недоросль с грамматикой, и, услышав, что да, спрашивает: слово «дверь» – существительное или прилагательное? Митрофан отвечает, что та дверь, которая уже висит на петлях, – «прилагательна, ибо приложена к своему месту, а вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена: так та покамест существительна». Стародум смеётся: «Так у тебя и слово дурак прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?» – Митрофан подтверждает: «Да».
Он рассказывает, что «так же силён и в истории», ибо постоянно слушает различные истории от немца Вральмана и скотницы Хавроньи. Правдин интересуется: а как насчёт географии? Оказывается, что ни Митрофан, ни его родители даже не слышали названия такой науки. Правдин объясняет: это – описание земли, «сгодилось бы, ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь». Простаковой такая наука кажется несерьёзной: «Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Дворянин только скажи: повези меня туда, – они и свезут, куда изволишь. Вот мой батюшка был воеводой 15 лет. Так он даже грамоте не знал, зато после каждого просителя что-нибудь клал себе в железный сундук, да так и помер, на нём лежучи».
Скотинин вспоминает их общего дядю, Вавилу Фалалеича. Тот о грамоте и не слыхивал, но голова у него была сильная: раз он во хмелю разогнался на борзом иноходце через каменные ворота и хватил лбом об их притолоку, так что его аж пригнуло из седла к земле затылком. «Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?» Стародум смеётся: «Я думаю, что Скотинины все родом крепколобы».
Правдина извещают, что ему доставили какой-то пакет, и он идёт за ним. Милон уходит давать приказания солдатам.