Человек не может прожить без скульптуры С давних времен люди лепили скульптуры и оставляли частичку себя. В наше время люди ходят на выставки известных скульпторов и наслаждаются их красотой. Скульпторы вкалывают свою душу, но всегда для этого нужно вдохновения. Также в наше время богатые люди покупают за дорогую цену скульптуры и ставят их у себя в доме и наслаждаются этим прекрасным творением. Так что люди не могут жить без скульптур, ведь эта наша история, которую мы изучаем и наслаждаемся этой красотой. Не за что
1. Во время учебы в кадетском корпусе любимыми авторами Чокана Валиханова были Диккенс и Теккерей.
2. Он любил красиво одеваться, приобретал красивые статуэтки, скупал редкие книги у частных лиц. «Одевался Чокан всегда с иголочки; зимой ходил в военной шинели с бобровым воротником, ухаживал за ногтями и на одном пальце отпускал ноготь по-китайски. Очень любил Чокан красивые вещи, и портсигаров у него была целая коллекция. Выбирал он, однако, не за дороговизну, а за какую-нибудь мысль, которую умел прочесть в рисунке. На одном портсигаре была изображена крыса, сверлящая буравчиком земную поверхность. Это, по мнению Чокана, был изображен геолог».
3. В библиотеке Чокана было собрано все, что написано о казахах-киргизах по-русски.
4. Острослов. Нещадно высмеивал оппонентов. «Некоторые свои жертвы он мучил сарказмами с турецкой жестокостью, и потому в Омске у него было немало врагов. Страдание человека вызывало в нем глубокую жалость, и он был на великодушие, самоотверженные поступки, но к идейным врагам своим относился с непримиримой враждой»
5. Отличительной чертой личности Чокана Валиханова было хорошее чувство юмора. «Однажды на обеде в Омске, у Капустиных, кажется, появился изящный франт, который, слыша за обедом разговор о Теккерее, просил Валиханова представить его этому господину. После обеда Валиханов подвел его торжественно к портрету Теккерея, объяснил серьезно окружающим, что франт просит представить его Теккерею».
6. «Валиханов – слишком европеец, более европеец, чем многие русские» «... Вращаясь в русском обществе, он играл в нем далеко не заурядную роль, а в провинциальном обществе являлся даже первой скрипкой. Попадая в степь, он окиргизивался вновь только с внешней стороны; он валялся на бухарских коврах и пестрых подушках, в бешмете и казахских но тут же вокруг него на ковре валялись и французские книжки Абель-Ремюза, Клапрота и Станислава Жюльена. Он был слишком европеец, более европеец, чем многие русские, и потому никогда уже не мог сбросить с себя наложенную на него печать европейской духовной культуры и превратиться в номада.
7. «Слишком сильно любил веселиться» «Вел жизнь в Петербурге веселую, участвовал в пикниках, (присутствовал) на гуляньях, ездил в театр, водился с гвардейской молодежью и участвовал в ее кутежах. Он обыкновенно не пил, но мотал деньги на увеселения. Петербургский климат, петербургские квартиры и такой образ жизни сильно подвинули вперед расстройство организма, которое впервые сказалось еще во время кадетской жизни в Омске».
8. Оставался мусульманином, чтобы не прерывать связи со своим народом.
9. Презирал националистов. Эдуард Струве начал речь о том, что киргизы ненавидят казаков. Вдруг губы Валиханова передернуло, он взглянул нежно на своего друга и школьного товарища Г.Н. Потанина, бывшего казачьего сотника, встал перед Струве и сказал: «Что у киргизов нет ненависти к лучшим представителям казачьего войска, я желал бы засвидетельствовать. Я как киргиз, поднимаю бокал и целую моего друга казака!». И он горячо поцеловал Г.Н. Потанина.
10. У него было две Родины: там, где живет его народ и Россия. «Он говорил про себя, что он любит свой народ и чувствует, что он любит также и Россию. Когда, – говорил он, – я слушаю рассказ, как киргизы дерутся с русскими казаками, я желаю победы киргизам, когда присутствую при споре сибиряков с расейцами, я желаю, чтоб сибиряки переспорили расейцев, а когда читаю о походах Суворова или об Отечественной войне, то желаю победы русскому солдату над французами. Он говорил, что у него одна любовь вставлена в другую, другая в третью, вроде того, как ирбитские сундуки, маленький вложен в большой, а тот в еще больший».
