И вот эта старая кобыла, когда им становилось совсем невмоготу (а работа там была каторжная, на износ), начинала подбадривать ее своими песнями.
— Я в жизни ничего подобного не слыхала, — говорила Рыжуха. — Из этих песен я узнала, что были времена, когда нас, лошадей, называли кормильцами, холили и ласкали, украшали лентами.
Я спрашивала Забаву, — так звали старую кобылу, — не утешает ли она меня?
Не сама ли она придумала все эти красивые песни про лошадиное беспечальное житье?
— И вот, — заключила свой рассказ Рыжуха, — сегодня утром, как только нас вывели на луг, я начала петь песни старой кобылы своим товаркам и товарищам, а они закричали в один голос: «Вранье все это, брехня! Замолчи! Не растравляй нам душу. И так тошно».
Не соврала мне старая кобыла? Не обманула?
Я не выдержал прямого, во взгляда Рыжухи.
Неужели то, о чем спрашивала меня Рыжуха, занимало и других лошадей?
Во всяком случае обычного хруста, который всегда слышится на лугу, не было.
Не знаю, сколько продолжалась для меня эта молчаливая пытка на зеленой луговине под горой, — может, минуту, может, десять минут, может, час, — но я взмок с головы до ног.
Все, все правильно говорила старая кобыла, ничего не соврала.
Были, были такие времена, и были еще недавно, на моей памяти, когда лошадью дышали и жили, когда ей скармливали самый лакомый кусок, а то и последнюю краюху хлеба — мы-то как-нибудь выдюжим, мы-то и с голодным брюхом промаемся до утра. Нам не привыкать.
Вся семья, от мала до долика, выбегала встречать ее, и сколько же ласковых, сколько благодарных слов выслушивала она, с какой любовью распрягали ее, выхаживали, водили на водопой, скребли, чистили!
Главная опора и надежда всей крестьянской жизни, потому как без лошади — никуда: ни в поле выехать, ни в лес. Да и не погулять как следует.
Не подкачайте!
Сбил у воронка́ холку, не напоил Гнедуху вовремя, навалил слишком большой воз, и пинком быстро гнал Чалого, и вот уж крик, вот уж кулаком в рыло заехали.
вроде всё правильно но я не знаю Учительница.ох.бедняжка но другие правильные