На печные трубы, чтобы обсохнуть, толкались, карка- ли друг на друга. Около мельничного лотка вода не за-
мерзала, а стояла чёрная, тихая, и в ней кружились
льдинки.
Панкрат починил к тому времени мельницу и соби-
рался молоть зерно, хозяйки жаловались, что мука
кончается, осталось у каждой на два-три дня, а зерно
е и неуголотое.
В один из таких тёплых серых дней раненый конь
постучал мордой в калитку к Филькиной бабке. Бабки
не было дома, а Филька сидел за столом и жевал кусок
хлеба, круто посыпанный солью.
Фильва нехотя встал, вышел за калитку. Конь пере-
ступил с ноги на ногу и потянулся к хлебу. «Да ну
тебя! Дьявол!» крикнул Филька и наотмaшь ударил
коня по губам. Конь отшатнулся, замотал головой, а
Филька закинул хлеб далеко в рыхлый снег и закри-
На вас не напасёшься, на христaрaдников! Вон
твой хлеб! Иди, копай его мордой из-под снега! Иди,
Бодай!
И вот после этого злорадного окрика и случились в
Бережках те удивительные дела, о каких и сейчас люди
говорят, покачивая головами, потому что сами не зна-
от, было ли это, или ничего такого не было.
Слеза скатилась у коня из глаз. Конь заржал жалоб-
но, протяно, взмахнул хвостом, и тотчас в голых де-
ревьях, в изгородах и печных трубах завыл, засвистел
пронзительный ветер, вздул снег, запорошил Фильке
горло. Филька бросился обратно в дом, но никак не
мог найти крыльда так уже мело кругом и хлеста-
10 в глаза. Летела по ветру мёрзлая солома с крыш,
доматись скворечни, хлопали оторванные ставни. И всё
выше взвивались столбы снежной пыли с окрестных по-
дей, неслись на деревню, шурша, крутясь, перегоняя
друг друга.
Филька вскочил наконец в избу, припёр дверь, ска-
зал: «Да ну тебя!» — и прислушался. Ревела, обезумев,
эпитеты
в чем судь?