В произведении "Василий Шибанов" автор хотел представить простого честного человека - Василия Шибанова, который из чувства долга преданно служит одному негодяю и погибает за него от руки другого. Шибанов, слуга князя Курбского тому бежать от законного гнева царя Иоанна Грозного. Толстый князь загоняет свою лошадь и Шибанов отдает ему свою, а сам бежит рядом. Правда, фраза его, когда он придерживает стремя своему господину, немного загадочна: "Скачи, князь, до вражьего стану". Если собираешься искать защиты и убежища, то не называешь тех, у кого их надеешься найти врагами. Быть может, Шибанов хотел сказать, что лично ему совершено не нужно никуда убегать, поляки - враги и ему и Руси, которой он верный сын? Допустим, что так.
Князь Курбский изображается нелестно и убедительно. Оказавшись в безопасности, он первым делом пишет царю, изливая свою желчь и яд. Кстати, ответы Царя на его творчество известны и выдержаны в совершенно ином духе, но это выходит за рамки сочинения.
Итак, согласно стихотворению, Шибанов, гордо, при всем народе подает письмо царю. Царь, конечно, не откладывая, велит читать письмо. Видимо, заняться нечем,соскучился. При этом, он вонзает острый конец жезла, на который опирается, в ногу несчастного гонца, да так и стоит в продолжение всего чтения.
После этого, согласно К.Толстому царь соглашается о всеми обвинениями, для самых непонятливых читателей признает себя виновным во всем, признав, что все казненные в царстве при нем - хорошие, добрые люди, он, для полноты впечатления, велит пытать Шибанова. Описание пытки занимает видное место в произведении.
В результате, Шибанов умирает, всем прощая и восхваляя "святую, великую Русь".
Все бы хорошо, но истории такой не было. в действительности все было куда прозаичней. Прибытие Курбского в Польшу было не столь триумфально, как описывает Толстой. Его обобрали до нитки. "Беглый боярин решил передать письмо Грозному через своих юрьевских друзей, и для этого послал в Юрьев верного холопа Василия Шибанова. Холоп должен был испросить взаймы деньги у печерских монахов, а заодно наведаться в Юрьев и передать верным людям записку Курбского." За этим-то делом его и арестовали, а после допроса, поскольку он не назвал других изменников, казнили. Так же поступали с изменниками почти во всех странах и во все времена, кроме сверхмилосердного 19 века, когда В России смертная казнь полагалась только за цареубийство.
Вопрос - как могли гораздо более образованные, чем мы, люди 19 века, читать такие стихи и не указать на грубые ошибки против истории и логики? Во-первых, в отношении Иоанна Грозного никакая ложь не считалась недопустимой, если она рисовала его чудовищем. Во-вторых - к творчеству законы логики не применялось.Служители муз, так сказать, были практически свободны от оков здравого смысла.
Хорошее отношение к лошадям" (Восприятие, истолкование, оценка) Почему-то Владимира Маяковского принято считать поэтом политического, агитационного и сатирического плана. Хотя, как мне кажется, он выполнял пропагандистскую и агитационную деятельность как поденщину, как обязательную и скучную работу. Конечно же, он искренне верил тому, о чем писал, и писал здорово. Но в душе Маяковский всегда скучал по тонкой, душевной лирике. Даже в поэме «Хорошо!», насквозь проникнутой воспеванием коммунистических успехов, он не удержался от теплых поэтических фраз. В одном из ранних стихов у Маяковского есть прекрасная и нестандартная зарисовка об эпизоде, скорее всего реально увиденном им на заледеневаем подъеме московской улицы. Вполне естественно, что он, человек, тонко и остро чувствующий, не мог вместе с толпой плебеев смеяться над несчастным животным. Не исключено, что он подошел и вмешался, сделал замечание возчику. И уже потом, как это всегда бывает у поэтов, переплавил впечатление в пронзительные строки: «Смеялся Кузнецкий, лишь я один голос свой не вмешивал в вой ему...» Лошади действительно плачут, когда им плохо. Люди плачут чаще. Не раз каждому из нас приходится «тащить свой воз» по скользкому подъему жизненной дороги. И полно вокруг насмешников. Встречаются и наездники — палачи, готовые спустить шкуру... Хорошее отношение к животным не всегда подразумевает хорошее отношение к людям. У Маяковского такое отношение есть. … Глупенькая, все мы немного лошади. Каждый из нас по-своему лошадь. Как есть и юмор, и некая детскость, столь типичная для поэтов. Может, старая и не нуждалась в няньке. Может, и мысль ей моя показалась пошла. Только лошадь рванулась, встала на ноги. И пошла, хвостом помахивая. Рыжий ребенок! Пришла веселая, стала в стойло. И все ей казалось: она — жеребенок… Видение тонкого и сострадательного человека. Любовь, высказанная в несколько иносказательной форме. Да, Маяковский пытается подшучивать над своими чувствами. Но они все равно прорываются сквозь иронию. И как «смирял себя, становясь на горло собственной песне», ручейками живой воды просачивалась лирика истинных чувств в нарочито грубоватых стихах. Поэт жив и поныне, поскольку живы его многочисленные сборники. Поныне собираются люди у памятника Маяковскому, декламируют его и свои стихи — это традиция. Но этот памятник не только поэту, но и тому, что он — жертва, одна из многомиллионных ж
В «Мёртвых душах» нет отдельно прописанных образов государственных служащих, но тем не менее быт и характеры показаны очень точно. Образы чиновников города Н появляются с первых страниц произведения. Чичиков, решивший нанести визит каждому из сильных мира сего, постепенно знакомит читателя с губернатором, вице-губернатором, прокурором, председателем палаты, полицмейстером, почтмейстером и многими другими. Чичиков льстил всем, вследствие чего сумев расположить к себе каждого важного человека, и всё это показано как само собой разумеющееся. В чиновничьем мире царила пышность, граничащая с пошлостью, неуместный пафос и фарс. Так, дом губернатора во время обычного обеда был освещён будто для бала, убранство слепило глаза, а дамы были одеты в свои лучшие платья. Чиновники в уездном городе были двух типов: первые были тонкими и всюду увивались за дамами, стараясь очаровать их плохим французским и сальными комплиментами. Чиновники второго типа, по словам автора, напоминали самого Чичикова: не толстые и не тонкие, с круглыми рябыми лицами и зализанными волосами, они косились по сторонам, стараясь найти для себя интересное или выгодное дело. При этом каждый пытался друг другу напакостить, сделать какую-то подлость, обычно это происходило из-за дам, но стреляться по таким пустякам никто не собирался. Но на обедах они делали вид, будто ничего не происходит, обсуждали «Московские вести», собак, Карамзина, вкусные блюда и сплетничали о чиновниках других ведомств.
Князь Курбский изображается нелестно и убедительно. Оказавшись в безопасности, он первым делом пишет царю, изливая свою желчь и яд. Кстати, ответы Царя на его творчество известны и выдержаны в совершенно ином духе, но это выходит за рамки сочинения.
Итак, согласно стихотворению, Шибанов, гордо, при всем народе подает письмо царю. Царь, конечно, не откладывая, велит читать письмо. Видимо, заняться нечем,соскучился. При этом, он вонзает острый конец жезла, на который опирается, в ногу несчастного гонца, да так и стоит в продолжение всего чтения.
После этого, согласно К.Толстому царь соглашается о всеми обвинениями, для самых непонятливых читателей признает себя виновным во всем, признав, что все казненные в царстве при нем - хорошие, добрые люди, он, для полноты впечатления, велит пытать Шибанова. Описание пытки занимает видное место в произведении.
В результате, Шибанов умирает, всем прощая и восхваляя "святую, великую Русь".
Все бы хорошо, но истории такой не было. в действительности все было куда прозаичней. Прибытие Курбского в Польшу было не столь триумфально, как описывает Толстой. Его обобрали до нитки. "Беглый боярин решил передать письмо Грозному через своих юрьевских друзей, и для этого послал в Юрьев верного холопа Василия Шибанова. Холоп должен был испросить взаймы деньги у печерских монахов, а заодно наведаться в Юрьев и передать верным людям записку Курбского." За этим-то делом его и арестовали, а после допроса, поскольку он не назвал других изменников, казнили. Так же поступали с изменниками почти во всех странах и во все времена, кроме сверхмилосердного 19 века, когда В России смертная казнь полагалась только за цареубийство.
Вопрос - как могли гораздо более образованные, чем мы, люди 19 века, читать такие стихи и не указать на грубые ошибки против истории и логики? Во-первых, в отношении Иоанна Грозного никакая ложь не считалась недопустимой, если она рисовала его чудовищем. Во-вторых - к творчеству законы логики не применялось.Служители муз, так сказать, были практически свободны от оков здравого смысла.
Можете поставить мне два.